"Очень тяжело растить детей в духе любви и уважения к добродетели и знаниям, когда средствами для достижения успеха служат сутяжничество, вероломство, себялюбие, леность и цинизм и когда благотворительность оплачивается сокращением налогов, суды продажны, а высшие государственные чиновники преисполнены безмятежного спокойствия, лености, тщеславия, да к тому же еще и абсолютно неграмотны".
Из письма Джона Стейнбека, ноябрь 1959 г.
Черный пудель Чарли привык путешествовать на автомобиле. И все же на этот раз он чувствовал - дорога предстоит неблизкая. Уж очень основательно готовится к ней хозяин. Чарли удобно растянулся на сиденье и грациозным движением положил на лапы голову с большими карими глазами, преданно смотревшими на Джона Стейнбека. С хозяином Чарли повезло. Писатель Джон Стейнбек с детства любил и понимал собак. И Чарли давно привык к его сильным и добрым рукам, к смеющемуся взгляду умных светлых глаз.
Когда-то в юности Джон Стейнбек работал шофером на почтовой машине и с тех пор полюбил далекие путешествия на автомобиле.
- Ну, что, Чарли, не подведет нас старикан Росинант? - улыбаясь, спросил Стейнбек, вглядываясь в понимающие глаза Чарли.
Росинантом Джон Стейнбек называл свою старую, но удобную машину в память о любимой лошади знаменитого Дон Кихота.
- Начинается oперация "Ветряные мельницы". Думаю, именно так назовем мы наше путешествие на автомобиле по Америке. А тебе, Чарли, придется быть моим верным Санчо Пансо, - Стейнбек продолжал, не отрываясь глядя на дорогу, беседовать с Чарли. Он мечтал, чтобы из этой их долгой поездки по стране родилась новая книга. Писатель уже придумал ей название - "Путешествие с Чарли в поисках Америки".
Стейнбек внимательно следил за дорогой. Трасса никому не прощает равнодушной расслабленности. Для нее нет разницы между писателем и полицейским. Когда-то бездушная трасса лишила его лучшего друга - Эдварда Риккетса.
- Как быстро идет время, - вздохнул писатель. - Уже целых двенадцать лет прошло с тех пор, как Эдвард погиб в автомобильной катастрофе.
Лицо Стейнбека помрачнело, когда он вспомнил тот далекий и трудный 1948 год. Самыми тяжелыми были май и август. В мае разбился Эдвард, а в августе от Стейнбека ушла жена. Их связывали не только пять лет семейной жизни, но и долгие годы дружбы.
Почувствовав грустное настроение хозяина, Чарли потерся мордой о плечо Стейнбека, обтянутое клетчатой рубашкой, и неожиданно лизнул его в тщательно выбритый подбородок.
- Спасибо, дружище! - благодарно кивнул ему писатель. - Ты прав, в дороге нельзя унывать. Хочешь, я расскажу тебе что-нибудь веселое? Чарли коротко одобрительно тявкнул.
- Это было целых двадцать пять лет назад, - начал Стейнбек. - Осенью 1935 года мы с Кэрол на "форде "1927 года путешествовали по Мексике. Наш Росинант, Чарли, не сравнишь с той несчастной развалиной. Хотя я и поставил на этот старый "форд" тогда новые шины и капитально отремонтировал мотор. У нас с Кэрол с деньгами было неважно. Банк объявил меня платежеспособным только благодаря моим ораторским ухищрениям.
- А если бы ты знал, Чарли, каких усилий стоило мне убедить мексиканского консула, что во мне нет ни капли сирийской, армянской, азиатской или негритянской крови! Этот наглец, видите ли, считал, что сирийцы, армяне, азиаты и негры не придерживаются буквы закона и потребовал, чтобы федеральный судья под присягой подтвердил мою расовую чистоту. Ему, наверное, хотелось бы получить на меня подробную родословную, вроде твоей из собачьего клуба, об отсутствии опасных плебейских примесей. Будто они и впрямь могут угрожать безопасности Мексики...
Писатель увидел дорожный знак и снизил скорость. Опустил боковое стекло и услышал, как около оросительной канавы дрожащим голосом заливается енот. Где-то вдали злобно тявкает привязанная собака. Чарли приподнял голову и негромко угрожающе зарычал.
Стейнбек засмотрелся на неоновую бело-голубую рекламу придорожного супермаркета и вспомнил белые и голубые лодки мексиканских ловцов жемчуга, их тростниковые хижины, дешевые мексиканские рынки. Правда, в беседе с Джоном и его женой торговцы непременно удваивали или утраивали цены. Первой это заметила Кэрол. На ее прямой, насмешливый вопрос один из торговцев, обиженно сопя, ответил:
- Посмотрите на себя нашими глазами - у вас туфли и шляпа, значит, вы богатые...
Слово "богатые" всегда внушало Стейнбеку глубокое отвращение. Наверное, поэтому писатель, получивший в своей жизни немало престижных литературных премий, больше всего порадовался словам шведского профессора, сказавшего Стейнбеку, что он ценит книги писателя именно за то, что их автор всегда выступает на стороне угнетенных, обиженных и бедствующих, противопоставляет простые радости жизни грубому и циничному стремлению к наживе...
Вдали показалось громоздкое здание современного костела из серого мрачноватого цемента. Он стоял на высоком берегу Гудзона и угрожающе нависал над узкой лентой шоссе, бегущего между двух зеленых холмов. Писатель недолюбливал костелы и ксендзов с тех пор, как в 1940 году со многих амвонов католические проповедники громили его роман "Гроздья гнева" и осуждали автора. Протесты ксендзов опубликовали во многих американских газетах, принадлежащих могущественному магнату Херсту. Их транслировали по радио.
- Конечно, Чарли, - обратился писатель к внимательно слушающему хозяина стриженому собеседнику, - книга "Гроздья гнева" написана не для слабонервных дамочек. Но я вложил в нее огромный труд! В сентябре 1938 года я часами не вставал из-за письменного стола, работая над этим романом о жизни сезонных рабочих, умирающих семьями в бараках и шалашах по всей Калифорнии... Действительно, я пишу не для того, чтобы ублажать читателя, и делаю все для того, чтобы он получил настоящую нервную встряску. Я описал ничем не приукрашенную жизнь...
Земля по обе стороны от шоссе отливала золотом на пыльно-желтом свету. Кукуруза на полях тоже казалась совсем золотой. Стайка ласточек пронеслась в небе, должно быть, к какому-нибудь ручейку поблизости.
А писатель тем временем вспоминал, как Ассоциация фермеров, представляющая крупных земледельцев штата Калифорния, попыталась привлечь его к суду за клевету.
Слишком страшной показалась многим влиятельным калифорнийцам жизнь сезонных рабочих, описанная в романе Стейнбека. Но роман был написан по документальным очеркам - их, вместе с фотографиями побоялся опубликовать журнал "Лайф".
- Знаешь, Чарли, я тогда, в марте 1938 года, совершил короткое путешествие по полям. И что я увидел? - Стейнбек поморщился, глаза его гневно сверкнули. Чарли, почувствовав настроение хозяина, неодобрительно зарычал. - Палатки рабочих стоят на полметра в воде. Дети сидят на кроватях. Нет ни еды, ни огня, чтобы согреться. Сердце разрывалось при виде всего этого...
Вскоре писатель передал свои документальные материалы в прокуратуру штата. Самолюбивым фермерам пришлось отступиться. Официальное расследование окончилось бы арестом многих преуспевающих фермеров, забывающих о правах человека и нанимающих голодных и нищих людей за ничтожные гроши на сезонные работы.
- Я просто, Чарли, слишком хорошо знаю, - продолжал свою исповедь писатель, - как трудно порой приходится тому, у кого есть гордость и нет денег. В семнадцать лет, после того, как меня избрали президентом в выпускном классе и я сразу поступил в Стэнфордский университет, я быстро почувствовал, что у меня слишком большие амбиции и слишком мало денег. Я попытался совместить дневную учебу с вечерней работой, но так и не закончил университет. И тогда я отправился в Нью-Йорк, хотя не было денег даже на дорогу: устроился матросом на грузовой пароход. Из Сан-Франциско через Панамский канал я попал в Нью-Йорк, о котором столько мечтал! Здесь и ожидало меня самое большое разочарование... Что может быть тоскливее труда чернорабочего на постройке спортивного зала в "Мэдисон-сквер-гарден!" Это было одинокое, голодное, несчастное существование вместе с полчищами тараканов под умывальником...
И все же он победил жестокую судьбу. Стейнбек вспомнил заветную книжную полку, на которой стояли написанные им книги... Вспомнил пеструю обложку повести "О мышах и людях", в 1937 году объявленной "Книжным клубом" лучшей книгой месяца. Но мало кто знает, что первая книга, изданная двадцатисемилетним писателем, - роман "Чаша господня", посвященный знаменитому английскому пирату XVII века Генри Моргану, - написана сторожем имения, расположенного в горах.
...Автомобиль стремительно мчался по гладкому узкому шоссе вдоль залитых утренним солнцем полей. Туман, долго лежавший на вершинах холмов, медленно уходил вверх. Буро-красные холмы, изуродованные прихотливыми темно-лиловыми морщинами, проступали все четче. Дикие голуби с криком взлетали с деревянной изгороди, пугаясь машины и Чарли.
Джон Стейнбек почесал за ухом у добродушного пса и вдруг понял, какой будет первая фраза его новой книги...
"Вестник" №7(240), 29 марта 2000 - Лола ЗВОНАРЕВА (Москва)
|